Меф купить Елисеевка
Вход на выставку отмечала огромная скульптура Парижанки: роскошная дама, воплощение belle epoque, прустовская Одетта и музилевская Дио-тима, зрелая красавица гигантских размеров в умопомрачительной шляпе. На постаменте Венеры торжественно подписано: the mode И так до бесконечности. Именно так мы привыкли воспринимать общую картину истории, так мы привыкли относиться к природе, и даже - к своей собственной жизни. Белые ночи являются пиком петербургской фантасмагории, но серые дождливые дни и снежные ночи, когда вода сливается с. Оплаканная добродетель. Как и полагается похоронам, они больше похожи на постановку, чем на документальные кадры, но постановку совсем уж сказочную. Не заметила, но почувствовала, и отложила фильм на полку. Чудный, чудный «Итальянский полдень»! Наоборот, русский триумф над Европой послужил убедительным доказательством правоты империи, чья мощь и сила были основаны на полной зависимости подданных.
Мои знания о предках по материнской линии обрываются на моем дедушке, который был, кажется, мельником. Зато о моей отцовской линии мне известно гораздо. В книгу вошли статьи, опубликованные в трех газетах, в которых работал Юрий Щекочихин — «Комсомольской правде» х, «Лите.
В конце XIX - начале XX века русская живописность, обретая на некоторое время свободу от искусства больших идей, подминавших ее под себя, стала дифирамбом отечественной belle epoque. Во время бесшабашного цветения футуризма в золотые десятые годы когда все, даже упертый Малевич, вели развеселую богемную жизнь, Филонов работал как каторжник, изнуряя себя своим «аналитическим методом». Однимиз проявлений всевозрастающего культа индивидуальной чувственности стало усиление живописности в изобразительном искусстве, растворяющее такие важные для неоклассицизма понятия, как контур и рисунок, в общем красочном потоке, заполняющем полотно. Бунин, однако, описывает шестнадцатый год. Империя - центр мира, истина в последней инстанции, концентрация власти духовной и светской.
Империя обладает убежденностью в том, что ее культура единственна в своем превосходстве, что ее политическая сила непобедима, что ее социальная система непогрешима и могущество неисчерпаемо. Русский Золотой век обязан своим существованием литературе, но магическое его свечение нагляднее всего отражено именно в изобразительном искусстве. Возмездие за простодушие не заставило себя ждать - его быстро выкинули из властных структур, и, хотя физической расправы лично над ним не последовало, он оказался лишенным вообще какой-либо поддержки со стороны боготворимой им пролетарской власти. Как в Колизей, заходили в е годы в загаженные, некогда роскошные подъезды с разбитыми витражами, облупленными атлантами и разрушенными фонтанами. Весь цвет русского Золотого века ездил отметиться в его мастерскую - при том, правда, условии, что его, этот цвет, выпускали за границу. Вольно сейчас историкам искусства начинать XX век с выставки фовистов, Пикассо, Матисса и экспрессионизма. Покойнику 82 года, жить ему надоело до невозможности, так что смерть для него была настоящим освобождением. Наоборот, русский триумф над Европой послужил убедительным доказательством правоты империи, чья мощь и сила были основаны на полной зависимости подданных. Величественные, жестокие, тщеславные, пустые, ограниченные и бессильные, один был мужем всех жен и женой всех мужей, другой прижигал волосы на ногах скорлупой грецких орехов, третий блевал, обжираясь, четвертый наряжался в бабьи тряпки, один был жаден, другой был лыс. Добродетельная, плодовитая, разумная, размеренная Виктория все покрывала своими юбками. Грандиозные размеры петербургских сооружений настолько больше человеческого восприятия, что всегда чувствуешь себя лишь точкой на равнине площади; если вы вдвоем, то это лишь две точки, или три, или четыре. Начиная с Делакруа, живопись становится все более и более трепетной, подвижной и пастозной. Этот гимн пролетарской революции и мировому расцвету пролетариата ужасен и величественен. Полногрудая итальянка, отвернувшись от неприглядного настоящего, тянулась к сверкающей солнцем грозди, поводила черными глазами, белоснежное полное плечо вываливалось из рубашки, и сверкала, и благоухала, и звучала, прямо как «Сайта Лючия» в исполнении Робер-тино Лоретти, лившаяся из раскрытых окон малогабаритной квартиры в летний двор позднего социализма, чья скука столь остро подчеркивается стуком костяшек домино, усталой матерщиной пьяного соседа и безнадежной желтизной одуванчиков, пробивающихся сквозь трещины асфальта. Там, над инсталляцией из баков, бачков, мешков и ведер, парила вырванная из «Огонька» репродукция «Итальянского полдня» Карла Павловича Брюллова.
Первая треть XIX века представляется нам окруженной ровным и ясным светом. Париж слыл законодателем вкусов и мод, столицей чувственности, где осязание, обоняние, вкус, зрение и слух получали полное удовлетворение, сколь бы ни были индивидуальны их запросы. Литература и слово для логоцентричного русского духа более важны, чем ощущение пластичности. Фон картины - полотно, на нем движутся тени, на мгновение ожившие в свете волшебного фонаря, сообщающего им призрачное существование, меж тем недолго им вести на просторе свой молчаливый хоровод: скоро лампа погаснет и город вновь исчезнет - сказка закончится. Современность уходит из их стен в неизвестном направлении, и как удержать ее, никто не значат. Брюллов не был интернациональным художником, и то, что большинство его творений созданы в Италии, не противоречит его русскости. Изобразительное искусство лишь проиллюстрировало запечатленный писателями мир,. Толстой предсказывает и Дюшана с Тристаном Тзара. Отвращение к ней прямо-таки захлестывает писателя, отвращение к этой культурной накипи, впоследствии опоэтизированной всеми, кому не лень.
Поэтому как робкая тоска по ушедшему воспринимается вялая советская живописность колхозных сцен Пластова и Яблонской. Consecratio в значении падения не только обожествляет, но и очеловечивает. Вольно сейчас историкам искусства начинать XX век с выставки фовистов, Пикассо, Матисса и экспрессионизма. Изображенный образ теряет определенность, превращаясь во все более скользящий, трудноуловимый. Для того чтобы расчистить мир, старое должно было умереть. Любое произведение, созданное сегодня, завтра превратится в то, что создано вчера, и уйдет в область памяти.
Люблю странное плетение дворов на дворцом Разумовского, вход в заросший сад С той стороны, что обращена к Казанской площади, выщербленные дворцовые ступени и старые, очень красиво подгнившие двери, что-то невнятно бормочущие о камзолах и костях со-нсем сгнившего любовника. Леонардо, медлительный синтезатор, выверяющий опытом каждую гениальную догадку, ценящий мысль намного больше результата и в своем рационализме оказывающийся вдруг пугающе многозначным, путающим порок и святость. Главная Новости Чехия продаст наркотики. В центре композиции, украшающей фронтиспис замечательной серии гравюр Джованни Батиста Пиранези, посвященной Риму, Vedute di Roma disegnate ed incise da Giambattista Piranesi architetto veneziano, помещена Dea Roma, мощная женщина в панцире и воинственно оперенном шлеме, с эгидой на груди, восседающая на троне мира. Под ногами море огней, означающих блудливый и беспокойный Рим, прообраз всех империй: похабно разряженные символы власти, триумфальные арки, соблазнительные церкви, бесстыдно нагие развалины. Никакое новаторство не спасает от времени. Только прогулки оказывались связью с тем городом, что видел Кюстин из окна Зимнего дворца. Но именно эта легкая оппозиционность позволила Брюллову в далеком социалистическом Харькове создать концепт, по силе воздействия ни в чем не уступающий произведениям Кабакова. Петербург можно ненавидеть, им можно возмущаться, но в основе всех этих чувств должно лежать безграничное восхищение этой грандиозной причудой русского духа, прорубившего в самом неудобном в Европе месте в нее окно и оформившего это окно с размахом и силой, приведшими Европу в изумленное содрогание, как только она в него заглянула. Когда Европа, наклонившись, касается своими длинными пальцами бутылок пепси и спрайта, прыгающих вокруг ее быка, слегка их отстраняя, то кажется, что всплыли они потому, что нимфы и наяды Мойки и Фонтанки заманили молодых красавцев, гоняющих по городу на роликах, на дно своих рек, зацеловали и защекотали, и только пустые бутылки всплыли потом на поверхность.
Несмотря на тесные взаимоотношения с братьями Бурдюками и Маяковским, он не участвовал в эпатажных выступлениях, не разгуливал по улицам с расписанным лицом, не скандалил в артистических кабаках и светских салонах, но, как каторжный, учился рисовать. Поразительно, что Толстой предугадал язык модернизма, беспредметников и дадаизм. Он хотел быть современным всегда, вопреки всему, он хотел овладеть секретом вечной современности, изобрести перпетуум мобиле актуальности. Мы в соцсетях. Полно воспоминаний о том, что осознание наступления нового века пришло тогда, когда военных встретили их сестры и невесты, уже совершенно неузнаваемые: стриженые, в укороченных юбках, без привычных излишеств в туалетах и манерах. Язык модернизма, то есть язык, требующий постоянного обновления, был изобретен двадцатым веком специально для того, чтобы соответствовать перегрузкам все нарастающей скорости.
Когда Европа, наклонившись, касается своими длинными пальцами бутылок пепси и спрайта, прыгающих вокруг ее быка, слегка их отстраняя, то кажется, что всплыли они потому, что нимфы и наяды Мойки и Фонтанки заманили молодых красавцев, гоняющих по городу на роликах, на дно своих рек, зацеловали и защекотали, и только пустые бутылки всплыли потом на поверхность. Даже живопись Федотова при всей ее оппозиционности подчинена этим правилам. Великие луки: что происходит с российским fashion-ритейлом Как выстроить стратегию ценообразования на маркетплейсах, торгуя на нескольких п Революция, ставшая достоянием прошлого, мало чем отличается от консерватизма. Короче говоря, по русскому Золотому веку, времени мифическому, но России совершенно необходимому: надо же ей по чему-то тосковать в своей истории. Все то, что обычно возникает в сознании как расхожий образ Петербурга, связано с властью. Полтора десятилетия оказываются как бы подарены предыдущему веку, и этот подарок приобретает черты неожиданного отпуска, чудной идиллии, блаженного отдыха, что определило название нескольких десятилетий, предшествующих Первой мировой: belle epoque.
Иначе и быть не могло, ведь всего лишь набор цифр, и ничего больше. Это эффектное зрелище - выставка Павла Филонова с шикарным названием «Очевидец незримого». Рафаэль - нежный ангел, прекрасный лицом, мыслью и нравом, находящийся в гармонии с собой и со всем миром. Это бьиа «мусорка», то есть место, куда жители окрестного арондисмана должны были сносить свои жизненные отходы и где производилась их сортировка, которой был занят специальный мусорщик, живший неподалеку. Декольтированность, так же как и яркость дамских туалетов, воспринимается как знак независимости, контрастируя с серо-коричневыми мужскими фигурами в наглухо застегнутых сюртуках и мундирах, с подбородками, подпертыми высокими галстуками, что придает мужскому населению вид напыщенный и несколько униженный. Ловушка захлопнулась, и современность заметалась в ней как испуганная мышь. Так что е стали чем-то вроде резервации, окруженной колючей проволокой, где современности пришлось пересмотреть свое отношение к культурной памяти.
Дело в том, что перечисление имен стало бы невероятно неудобно для марксизма, отразив лишь изобразительное искусство, - ведь все «титаны» литературы, философии и науки находятся за хронологическими рамками Возрождения. Это был вид Биржи в белую ночь. Пример рассылки. Неважным становится качество архитектуры - имитацией греческого храма можно восхищаться, как это делаем мы, или называть его «театрально-помпезным», как это делает романтик Кюстин, - но божественный размах и величие пейзажа не могут никого оставить равнодушным. Колонны, арки, дыбящиеся кони, трубящие славу, горы оружия, разбросанные на фасадах, гранитные глыбы, напрягающие мускулы кариатиды - все это является декорацией, воздвигнутой, чтобы подчеркнуть то, что город создан не для тебя, обыкновенного обывателя, со своими обыкновенными обывательскими нуждами, но для верховного существа, живущего вне человеческого масштаба, вне повседневности, вне времени, вне реальности и вне истории. Это ясно как день и обсуждению не подлежит. Все в нем не то, что кажется, и у человека, любящего razio даже в Божественном, он не может не вызывать раздражения. В России же сороковых годов, под влиянием триединства «православия, самодержавия и народности», все меркнет и обесцвечивается, уступая место серой величественности ХХС и серой бытовухе разночинцев.
| Меф купить Елисеевка | ||
|---|---|---|
| 25-7-2016 | 1816 | 17211 |
| 2-3-2007 | 10719 | 15377 |
| 17-8-2021 | 12381 | 18094 |
| 29-9-2024 | 11917 | 6063 |
| 11-12-2013 | 74252 | 12299 |
| 6-4-2019 | 78473 | 24645 |
Крах коммунизма вызволил мученика мировой революции, превратив его гимны рабочему классу в хиты для услаждения мировой художественной тусовки. Нутро, терпкая жизнь, звучащие, видимые запахи, запах рыбы на площади Цветов. Его жизнь и деятельность построены на желании избежать конфликта, и главное в нем - стремлепне к равновесию бытия и духа. Продолжая пользоваться сайтом, вы соглашаетесь с использованием файлов cookie. Даже живопись Федотова при всей ее оппозиционности подчинена этим правилам. Филонов, опять-таки в отличие от большинства футуристов, легко перескочивших от легкой жизни чудных предвоенных, когда «все сошли с ума, с утра вино, а вечером похмелье», не принял участия в националистическом безумии, охватившем Россию в начале Первой мировой. Черный квадрат еще пока никто не нарисовал. Пушкина назвал переводчиком, в Николая I был влюблен, в Петербурге не разобрался, и одно у него достоинство - предсказал революцию и сталинский режим. В брюлловских портретах, столь выразительно рисующих русское общество Золотого века или николаевского режима, как будет угодно , внимание привлекает оранжерейная обстановка, составляющая фон большинства композиций. Недобросовестные продавцы могли ранее продавать никотинсодержащую продукцию под видом безникотиновой. Не существуя в настоящем, не имея будущего, память свободна и от времени, потерявшего свою власть. Убитые отпечатки времени тем не менее накапливались и накапливались, и вот уже отличнейшая книга Дугласа Коуп-ленда Generation X, самое, быть может, выразительное, что написано о самоощущении х, открывается следующим пассажем:.
Меф купить ЕлисеевкаЖизнь, бьющая ключом на улицах этих городов, превратит вашу прогулку в сидение в кафе, рассматривание витрин или театральных афиш. Приоритет четкой, замкнутой формы, ограниченного контура, понимание цвета как окраски и пространства как вакуума, тяга к ритмизованной уравновешенности композиции являются наиболее характерными признаками русской живописи х годов. Так что золото остается золотом, а Толстой, Чехов и Достоевский - это скорее «хлеб и сало». Меф купить Елисеевка Полтора десятилетия оказываются как бы подарены предыдущему веку, и этот подарок приобретает черты неожиданного отпуска, чудной идиллии, блаженного отдыха, что определило название нескольких десятилетий, предшествующих Первой мировой: belle epoque. Его нудные полотна передают оранжерейную замкнутость петербургских салонов, отгороженных от неуютной России и заставленных жирной южной зеленью. О чем же на самом деле говорил Раскольников? В этом она оказалась близка и созвучна импрессионизму, хотя с искусствоведческой точки зрения Коровина, Серова и Борисова-Мусатова импрессионистами назвать нельзя. Впрочем, из-под бабушкиных шелков миру шаловливо подмигивал внук, герцог Кларенс, чудный персонаж belle epoque, очаровательный и беззаботный. Люблю дворы Капеллы с их безнадежными брандмауэрами, поленницами отсыревших дров, серый мокрый воздух, чугунные тумбы с нелепыми улыбающимися львиными мордами, вросшие перед воротами в Строгановский дворик, где находится лучший в мире садик. Брюллов никогда не стремился официально оформить свой разрыв с Россией, понимая, что его существование в Европе обеспечивается связью со страной рождения. На одной из них, с Венерой Медичи на каблуках и в кринолине, с толстой теткой, над которой потеет Амур, затягивающий ее в корсет, в левом углу представлена весьма примечательная сценка: амурчик, свалив в кучу, сжигает моды прошлогоднего сезона. Воспринимать их - огромный труд, так как скрупулезная и дробная сделанность, на которой маниакально настаивал художник, воздвигает физически ощутимые препятствия для глаза, карабкающегося по бесчисленным сегментам расщепленной формы, топорщащимся в разные стороны. Благослови Господь и Tuborg, и аббревиатуру D amp;G, выложенную стразами на грудях моей соотечественницы, и поросячьего ангела Скарлетт Йохансон, и весь bullshit, что излился на мой родной город! Он хотел быть современным всегда, вопреки всему, он хотел овладеть секретом вечной современности, изобрести перпетуум мобиле актуальности. Зелень зимнего сада ярка, мясиста, но пуглива и изнеженна, так как его душная атмосфера и искусственная почва обеспечивают растениям интенсивный рост, но оранжерея по определению хрупка и недолговечна. Столь же нежно кукольными были и певцы русской деревни, старательно отполировавшие все детали ее быта в попытках прогнать с блестящей поверхности изображаемого мира всякие следы живописной чувственности. Был или не был герцог убийцей-маньяком, препарировавшим свои жертвы с научным хладнокровием, до сих пор неизвестно, но сама эта гипотеза убедительно свидетельствует о том, что викторианская идиллия заключала в своем чреве Джека Потрошителя.
Не заметила, но почувствовала, и отложила фильм на полку. В литературе все то, что в живопись проникает в конце века, было предвосхищено в поэзии Фета, намного раньше живописцев сформулировавшего для себя ценность ощущения, вплотную подойдя к импрессионизму. Единственное, что угрожает красоте Петербурга, это возвращение власти, которая начнет вбивать в него новые знаки своего утверждения. Вольно сейчас историкам искусства начинать XX век с выставки фовистов, Пикассо, Матисса и экспрессионизма. Везде торжествует противный гуманизм, шамкающий вставными челюстями, именуемыми культурой, и со старческой похотливостью брызгающий слюной при виде все еще покорной ему молодости. Он становится активным проповедником мировой революции, активно участвуя в различных комитетах, чья деятельность отнюдь не исчерпывалась художественными проектами. Необходимость тирании для процветания? Зато был мобилизован, воевал рядовым на румынском фронте, а после февральской революции, будучи лидером солдатско-матросского движения, стал председателем Исполнительного военно-революционного комитета Придунаиского края. Каждый образ русского ампира, возникающий в нашей памяти, излучает внутренний блеск, будь то парадный дворцовый прием в зале, наполненном белыми платьями, расшитыми мундирами и сиянием грандиозных люстр, или скромный кабинет усадебного дома, освещенный лишь мерцающим на письменном столе светильником с фигурой весталки. Для пишущих на русском языке она стала необходимой, как «Отче Наш» перед обедом: для добродетельного христианина; к ней так привыкли, что о смысле никто уже и не задумывается, - каких, собственно, титанов породило Возрождение? На постаменте Венеры торжественно подписано: the mode Нажимая на кнопку, вы даете согласие на обработку своих персональных данных. Ведь что бы то ни было, как бы ни проклинали славянофилы это гиблое место, но - «Мир - Россия - Петербург» с начала двадцатого века стало лозунгом любого мыслящего человека. Недобросовестные продавцы могли ранее продавать никотинсодержащую продукцию под видом безникотиновой.
Неузнавание сыграло роль границы времен. Остается определить этот феномен как живопись николаевской эпохи, хотя сближение Золотого века и времени николаевской реакции русскому разуму претит непонятно отчего. Сервис доставки премиальных продуктов выходит в офлайн и открывает гастроном в центре Москвы. Соответственно, амурчик сжигал моды го. Гуманизм - человек в футляре, с глупейшей важностью провозглашающий: «Ан-тропос! Реклама на retail. В ней присутствует чуть ли не проповедническая назидательность, так что она больше напоминает сладость лекарства, чем сладость десерта. Неважным становится качество архитектуры - имитацией греческого храма можно восхищаться, как это делаем мы, или называть его «театрально-помпезным», как это делает романтик Кюстин, - но божественный размах и величие пейзажа не могут никого оставить равнодушным. На фоне этих громад громады зданий не более чем утолщения на линии горизонта, и оказывается, что в Петербургской архитектуре, даже в башнях Смольного собора, нет никакого вызова, никакой устремленности. Imperium popoli Romani - империй римского народа - дал имя этому осуществлению власти, так что империей называют и то, что было задолго до появления самого слова imperum, как, например, завоевания Александра Македонского, так и то, что появится много после, вроде империй зла и империй нового порядка прошлого века. Корнилова на борту брига «Феми-стокл»: перед изысканностью бравого матроса душа испытывает некоторое смущение, вздрагивает и начинает стыдливо томиться по чему-то далекому, ирреальному, ушедшему безвозвратно, но тем не менее несомненному, родному, невероятно драгоценному.
Мои знания о предках по материнской линии обрываются на моем дедушке, который был, кажется, мельником. Зато о моей отцовской линии мне известно гораздо. Они множатся с навязчивостью прямо-таки параноидальной. Belle epoque, осененная популярностью модерна, провозглашена земным раем, и дикие очереди на подобные.
Для того чтобы различить хоть что-то, что потом отзовется в будущем, на определение которого выставка претендовала, ее экспозицию приходится рассматривать под микроскопом. Она плавно скатывается со ступеней, на которых укладываются спать бедные алжирцы, и медленно сползает вниз, к Капитолию. Реклама закроется автоматически через 10 секунд. Авангард устремлялся в будущее, думал только об искусстве будущего, он создавал язык будущего, и в маниакальном желании оторваться от прошлого, забыть все, что было до того, чувствовалась боязнь старости, страх перед неизбежно близящимся моментом, когда новое перестанет быть новым, отойдет в даль, в область памяти. В первую очередь на дам - русские аристократки были главными сторонницами профранцузской ориентации, - потом на светских людей и на публику, им подражавшую. На фоне этих громад громады зданий не более чем утолщения на линии горизонта, и оказывается, что в Петербургской архитектуре, даже в башнях Смольного собора, нет никакого вызова, никакой устремленности. В России же сороковых годов, под влиянием триединства «православия, самодержавия и народности», все меркнет и обесцвечивается, уступая место серой величественности ХХС и серой бытовухе разночинцев. Что пройдет, то будет мило Конечно же, мода появилась гораздо раньше, и мы ее так или иначе можем проследить с того момента, как Адам и Ева обнаружили, что они наги. Европа уже устлана трупами, a belle epoque все еще гниет, нагдо и роскошно, наперекор всем календарным датам. Время, которое никто не описал так хорошо, как И. Иначе и быть не могло, ведь всего лишь набор цифр, и ничего больше. Всегда при этом в ландшафте, разворачивающемся перед вашими глазами, будут участвовать вода и небо.
Маршрутизация Яндекс. Радикальный жест Марселя Дю-шана, выставившего сто лет назад писсуар, уже с трудом отличим от демонстрации достижений в развитии санузлов и шокировать никого не способен. Империю мало заботит индивидуальность, она ее не признает, а если это становится нужным имперским интересам, то и просто уничтожает. Хорошо было, когда за дремучими лесами, снегами и льдами мы честно мыли руки после общения с нехристями, как нам то предписано было, и всех их скопом называли немцами, так как по-русски они ни бельмеса. Империя - власть Gratia Dei, власть Божию милостью, власть исключительная и священная, превосходящая любую другую, власть, вручающая право распоряжаться не только жизнью и смертью своих подданных, но даже и их совестью, власть, чей авторитет превосходит авторитет отца, разума и веры. Единственная возможность избежать проклятия злой феи, вырваться из замкнутого круга, виделась в создании универсального языка будущего, абсолютно нового, абсолютно отличного от языка прошлого, совершенно ему непонятного.
Меф купить Елисеевка Со времен цезарей до наших дней рабы, варвары, легионеры, ландскнехты, паломники, арабы, негры, филиппинцы, сумасшедшие, туристы, нищие и придурки не могут сдержать страсть, похожую на ненависть, к этому городу, столь влекущему, столь обольстительному, столь засасывающему, и пачкают своим сквернословием, столь похожим на семяизвержение, его стены, дворцы, церкви, фонтаны, камни, небо, воздух, историю. Давящее все вокруг собственное достоинство, агрессивное и дряблое. Игнатий Никифорович оказывается совершенно прав, Нехлюдов - типичный посетитель кабаре «Вольтер» в Цюрихе. Время растеклось, утратило навязанную ему определенность, и смысл искусства перестал исчерпываться волей к преодолению дистанции, требующей постоянного наращивания скорости, что не позволяет заметить ничего, кроме конечной цели. Страстное желание скорости во что бы то ни стало, скорости, преодолевающей время и пространство, покоилось на понимании мировой истории как одной бесконечно прямой линии, резко прочерченной и, в общем-то, незамысловатой. Симпатии же графа полностью на стороне dada.
При первом же взгляде на этот безжалостный ряд в сознании естественным образом возникает убеждение в его необычайной справедливости и убедительности. Время растеклось, утратило навязанную ему определенность, и смысл искусства перестал исчерпываться волей к преодолению дистанции, требующей постоянного наращивания скорости, что не позволяет заметить ничего, кроме конечной цели. Петербург с его мертвенной искусственностью действительно есть, как правильно заметил Андрей Белый, символ России и Мира по-российски. Позитивность почему-то все время оказывается в прямом родстве с кровожадностью. Этой европейской бабушке XIX столетия в новом времени делать было нечего. Меф купить Елисеевка Чудный, чудный «Итальянский полдень»! Толстой все время писал о смерти. Я знаю, это ваш давнишний dada». Но в своей архитектурной деятельности он в первую очередь скульптор, о чем свидетельствует лестница Библиотеки Лауренциана с ее потрясающей атектоничностью. Кубизм превращает мир в россыпь осколков, экспрессионизм все более тяготеет к красочному месиву, Кандинский, Делоне и Куп-ка грезят вселенскими пятнами, русский и итальянский футуризм дробят впечатления и предметы на мелкие фрагменты, и даже старички импрессионисты, оставшиеся в живых, свои кувшинки превращают в абстрактные откровения. Да и вообще, возможно ли бытие без власти, а власть без бытия? В романе «Воскресение» Игнатий Никифорович Рагожинский, муж сестры Нехлюдова, «человек без имени и состояния, но очень ловкий служака, который, искусно лавируя между либерализмом и консерватизмом, пользуясь тем из двух направлений, которое в данное время и в данном случае давало лучшие для его жизни результаты», в споре с Нехлюдовым замечает: «Послушайте, Дмитрий Иванович, ведь это совершенное безумие!..
Единственное, что этот код утверждает с определенностью: дом - творение рук человеческих. Однимиз проявлений всевозрастающего культа индивидуальной чувственности стало усиление живописности в изобразительном искусстве, растворяющее такие важные для неоклассицизма понятия, как контур и рисунок, в общем красочном потоке, заполняющем полотно. Время, ранее представляемое как прямая трасса, ограниченная указателями с надписью «эволюция», чье начало теряется в смутной дали, а конец, с финишным слоганом«будущее», маячит прямо перед глазами, потеряло свою линейную одномерность. Уехав в году, он возвратился лишь в м. От европейского уютного мира ее отделяли унылые родные просторы, отнюдь не способствовавшие обострению чувственного восприятия, а, наоборот, притуплявшие его. Картина очень петербургская, и все время она мне напоминает о петербургской Европе.
Империя выше, чем церковь, и религия лишь часть императорской власти. Позитивность почему-то все время оказывается в прямом родстве с кровожадностью. Зато все мощно и выразительно. Имперское барокко, каждым завитком напоминающее непристойные формы раковины, обольстительной, как вывеска дома терпимости для благочестивых пилигримов. Эпидемия банкротства в петербургских жилкомсервисах. Невозвратимо ушедшее прошлое превратилось в миф, прочно связалось с понятиями о счастье и мире, став наваждением для многих. Еще только подплывая к Кронштадту, в своем описании белых ночей на Балтийском море Кюстин создает одно из лучших в мировой литературе изображений этого феномена. Поклонники маркиза, а таких в России немало, в общем-то, сходятся с его оппонентами. Философия, политика или социология, психология, экономика или история, гносеология или онтология? Не заметила, но почувствовала, и отложила фильм на полку.
Ей удалось передать это уныние - она была там самой клевой. Так что золото остается золотом, а Толстой, Чехов и Достоевский - это скорее «хлеб и сало». В этом она оказалась близка и созвучна импрессионизму, хотя с искусствоведческой точки зрения Коровина, Серова и Борисова-Мусатова импрессионистами назвать нельзя. И я, вдохновленный расстилающимся вокруг видом, воскликнул в ответ: «Это тебе, английская рожа, ужасно. Да и великие слова «Но я другому отдана; я буду век ему верна» могли быть произнесены только в мифологическое время. Однако опасность стать классикой, тем самым оказавшись приобщенным к проклятому прошлому, преследовала модернизм с самой колыбели, как укол веретена преследовал красавицу-принцессу. Помешательство на скорости и движении определило его характер. Для такого принципиального марксиста-максималиста как он это. Когда я смотрю на плотные и тяжелые воды, что уносит на запад Мойка или Фонтанка, я почему-то все время представляю в них быка, похожего на скутер, а на быке прекрасную Европу в коротком черном платье, поджавшую под себя ноги, слегка наклонившуюся к темной воде. Музеи современного искусства не успели оглянуться, как превратились в музеи искусства «прошлого столетия». Ведь прогулки по Петербургу - это род упоительного онанизма, воспетого Мечтателем Достоевского в одной из лучших петербургских повестей, «Белых ночах», ставшей апофеозом истинно петербургской меланхоличной сентиментальной чувственности.
Пусть москвичи, гордые своей столичной суетой, говорят, что в Петербурге жить нельзя, что там не происходит ничего нового и что аборигены полны неоправданного высокомерия и плоской холодности. Не тирамису, а раствор глюкозы. Эта вымученная, неестественная любовь своего рода протест против воплощения торжества власти - того, чем на самом деле является Петербург. Казалось, что конца нарастающему движению не будет никогда, что в свободном полете современность все дальше и дальше забирается в свободное пространство, и прошлое, столь долго волочившееся за человечеством, как гиря на ножных кандалах каторжника, теперь отброшено прочь. Единственный подходящий персонаж - это Ник-коло Макиавелли, фигура с точки зрения марксизма весьма злокачественная. Она способна убить мгновенье, четко зафиксировав его временное местоположение: 25 июня г. XIX век - самое благополучное время в европейской истории. Выходом из создавшегося тупика явилась идея создания музея современного искусства, резко порывающего с традиционным экспонированием, с унылой музейной тишиной, с монотонностью привычного музейного рельефа, бесконечно растягивающего временную протяженность и последовательность. Ну и что? Ждущий с нетерпением августа го авангард похож на Джека Потрошителя, выглядывающего из-под юбок королевы Виктории. Уходящему столетию хотелось смерть просмаковать. В творчестве Брюллова это изменение до примитивности наглядно: серые и унылые картоны к росписям Исаакиевского собора явно утомительны для автора столь же, сколь и для зрителя. При этом старчество противно ноет о fin de siecle, об усталости, декадансе и разочаровании.
Проникнуть в запасники Русского музея до перестройки было так же тяжело, как проникнуть в сокровищницу Кощея Бессмертного, и так же желанно. Авангард устремлялся в будущее, думал только об искусстве будущего, он создавал язык будущего, и в маниакальном желании оторваться от прошлого, забыть все, что было до того, чувствовалась боязнь старости, страх перед неизбежно близящимся моментом, когда новое перестанет быть новым, отойдет в даль, в область памяти. Затем и на художников, хотя и сетовавших на мелочность задач, но не находивших в себе сил противиться очарованию виртуозной элегантности парижского Салона. Виктория умерла, но викторианство длилось и длилось. Необходимость тирании для процветания? Преодолев земное тяготение, довлевшее над прошлыми веками, человек двадцатого века радостно ринулся ввысь, накручивая обороты и опьяняя себя все нарастающим счастьем ускорения.
Потом, сквозь наслаивающиеся годы и ужасы, что прошло, то стало мило, и тошнотворное викторианство превратилось для многих в синоним внешнего благополучия и основательности Европы XIX века. Не существуя в настоящем, не имея будущего, память свободна и от времени, потерявшего свою власть. Каких только ее изображений мы не найдем в веках. Он при этом брезговал левыми заработками, все свои силы отдавая воспеванию Формулы мировой революции. Труд он ценил превыше всего и марксистскую теорию воспринимал с крестьянской твердолобостыо, отождествляя занятие живописью с физическим трудом. Ведь наиболее цельно Леонардо выглядит при дворе Франциска I, когда он полностью отказался от какой-либо деятельности. В ней присутствует чуть ли не проповедническая назидательность, так что она больше напоминает сладость лекарства, чем сладость десерта. А маркиз заладил все одно и то же: снаружи дворец, а внутри - стойло, как та гостиница, где он поселился. Влияние этой книга было столь велико, что для некоторых она сыграла решающую роль в вопросе об эмиграции, - убедила их в том, что в России существовать невозможно. Даже в конце XX столетия, после самых мрачных пророчеств Серебряного века, после того как они оправдались и город предстал «проклятой ошибкой» Анненского, «пересадкою на Читу» Мандельштама, сборищем комичных монстров Ваганова и «остановкой в пустыне» Бродского, после того как город вообще практически исчез с лица земли, проведя целый человеческий век под другим названием, - даже после всего этого все равно обидно читать презрительные замечания Кюстина о чухонской безвкусице и азиатских степях. В сущности своей воспеваемый им пролетарий был пахарем, и пахота в том смысле, какой этот глагол приобрел в современном языке, была альфой и омегой его существования.]
Музей будущего создать невозможно, так как он тут же превратится в музей представлений о будущем, характерных для определенного отрезка времени. Великий Карл Брюллов был особенным мастером этой хрупкой искусственности. Главных точек нет - полчаса вы можете идти и созерцать один из петербургских видов: они все раскрыты в пространстве и существуют в нем, сооружая огромные перспективы, мало меняющиеся по мере удаления или приближения. Леонардо, Микеланджело, Рафаэль, Тициан и Джорджоне уже чуть ли не при жизни превратились в мифологические фигуры, в дальнейшем предопределившие все типы европейской художественной деятельности. Каждый предмет и каждый персонаж кажется засахаренным леденцом, и весь этот ирреальный мир обладает звонкой хрупкостью ледяного царства. Нажимая «Подписаться» вы принимаете условия политики конфиденциальности. Впрочем, нет более внятного материального, физического и телесного осуществления власти в истории человечества, чем империя. Во время пышных празднований двухсотлетия со дня рождения Карла Брюллова в году - когда вся лестница Музея Александра III была увита искусственным лавром, а вокруг «Последнего дня Помпеи» сооружен огромный балдахин синего бархата с вышитыми золотом лилиями, что придавало картине несколько альковный вид, - мой приятель поделился со мной воспоминанием детства, прошедшего в Харькове х, городе большом и мрачном, как все большие советские города.
